doska1.jpg



Яндекс.Метрика
Детям и родителям Новый дым (рассказ)
Новый дым (рассказ)


Автор: Роман Викторович Романцев, член Союза Писателей России, серпухович.

Аннотация: рассказ, автобиографично... Хватит стенать, и каяться. Наши слабости просчитаны, наша слабость на руку врагам. "Уныние тяжкий грех". Нас психологически угнетают, ввергают в апатию, безнадёгу,  уныние.  Хватит ныть!  "Народу претят стенания и оправдавния". Надо бороться, культивировать смелость, волю, жертвенность, веру в победу. Будем достойны великих предков! Грядёт новая, наша революция!             



Человек души, местный литератор Николай Думалкин (ударение на «а») купил у интеллигентного полубомжа две старых книжки за восемь рублей. Да и чего не купить, если проезд в автобусе уже пять рублей, а не пять копеек. Школьный учебник астрономии и роман Тургенева «Дым», зеленая обложка, издание аж 57-ого года.
Торговли не было. Сырой понедельник августа, почти осень. Николай жил литературой, подрабатывая на эту жизнь у собственной жены, частного предпринимателя. Нет, не судьба художнику слова делать деньги (неважно, как), - при малейшей такой мысли его охватывала смертная тоска. Он бы сумел зарабатывать литературным трудом, но отнюдь не самобытным, а каким-нибудь коммерческим,  позорным и скучным для него. Нету ни смысла, ни права тратить золотые россыпи своей души на пустяки, - только на шедевр.
Однако любимой жёнушке он обязан помогать. Торговали они очками. Рублей семьсот-восемьсот в день набегало, а по выходным и праздникам целых две с лишним. Жена моталась в Москву (челночничала), привозила китайские очки и ещё кое-какую мелочь. В эти дни он торговал вместо неё. Эту ж наторгованную копейку никто им с женой не даст за просто так. И семьсот рублей - тоже не даст, да и триста рублей - тоже деньги. Обычно часам к двум торговля заканчивалась. Собирал сумки, сдавал их в камеру хранения и к трём бывал уже дома. Далее дети из школы, жена из Москвы, библиотека или общение в местных кругах, причём к ночи как закон выкраивались и три-четыре часа для личной музы. От сна время отрывал, - жена утром будила со скандалом, «Ты, что ли, по бабам ночами шляешься?! Глянь в зеркало - черти, что ли, дрова на тебе возили?»
Торговли нет, и Думалкин взялся за «Дым». Читал умело, со смаком. Наслаждение получал не только от событий и героев прошлого, а главное от своего досконального проникновения во все тонкости. Иногда отвлекали покупатели, даже что-то наторговалось, даже солнцезащитные очёчки за двести рублей ушли, и стало веселее - хоть не в убытках, а уже и в прибытках, - мелкодоходные радости они тоже радости. А вот с чтением что-то обломилось: там герой и героиня уже готовились к свадьбе, да тут он уехал по делам, а она в Петербург к богатой родне, и там как-то почему-то она вдруг выскочила замуж за молодого генерала при царском дворе. Но вдруг через годы она стала искать встречи со своей первой любовью.… Здесь интерес Думалкина кончился. Житейское предательство категорически отвращало его; предательство - это не ошибка, это приговор. Предатель - на все времена дерьмо, как он ни объясняйся, ни оправдывайся. Литература про дерьмо - кому это интересно? А Тургеневу интерес почему-то был.… Зато нашему человеку «Дым», хоть и от великой писательской руки, теперь совершенно бесцветен. С перестройкой жизнь превратилась в эдакое теле-шоу - ни в какие ворота. Эх, не судьба ему одолеть это чтиво до конца и познать художественную идею, заключенную в лёгком и грозном слове «Дым». Есть более важные и жгучие тексты, да и судьбы людские - о-го-го сколько, пять тысячелетий до «Дыма» и уже почти полтора века после. Скорее он «Астрономию» выучит, - гля, блеснёт познаниями.
Вынырнул у прилавка вроде невзначай старый знакомец Думалкина, любитель поболтать о литературе и местной жизни, неисправимый графоман Ружанский. Он был теперь уже пенсионер по болезни легких и говаривал: эх, мне бы автомат - я бы всех этих дерьмократов перестрелял - всё равно помираю. Бодливой корове бог рог не даёт, - отвечал ему обычно Николай. Он-то теперь уже не романтик, а дотошный технолог; он бы и в реальности смог добыть автомат в частное пользование.., да только живёт он теперь просто и скучно: чтоб каждый божий день - лишь бы не в убытках. 
- Нет, братец Ру, не куплю я тебе автомат, - ответил Думалкин на обычное присловье: - И на водку не дам. Мы с тобой воины другой войны, мы - воины духа народного против всякой нечисти!
- Во, видал газетку? - спросил Ружанский: - Там стишок один, живой, Погорелов напечатал. К годовщине «Курска».
Николай взял у Ружанского местную газету, где он сам публиковался много раз. Редактировал её бывший главный диссидент их района, ныне опять же демократ, но уже оттиснутый новыми демократами в десятый ряд демократов, его ровесник и старинный приятель Саша Погорелов. Внизу на первой странице прочитал: «Годовщине гибели подводного атомохода «Курск» посвящается». И само стихотворение. Неясная боль охватила его.
- Оставь-ка мне эту газету. Это не стих, а позор!
- Позор позором, а стих-то стих! - хихикнул Ружанский, уходя.
«Я ему устрою! - гневался Николай, сворачивая торговлишку. - Важное и смелое боится дать! А соплю пустить - пожалуйста!»
Дома он отмяк в раздумьях. Погружение, откровения, сублимация. Сложилась и отповедь Погорелову, - эссе или памфлет, название злое и правдивое - «Подлый стишок».
На прокуренную кухню пришла дочка-шестиклассница, свет его очей. В руках держала томик Пушкина. «Пап, нам задали учить наизусть любое стихотворение». «Как это, любое? - подивился Николай: - Руководят методом отказа от руководства? Вот подлецы!» Это он подумал не про учителей, а про тех, кто командовал из министерства. Они с дочкой полистали томик.
- Вот, я хочу вот это! Тут и про любовь есть! - объявила дочка.
- Нет, про любовь - это для мелкой жизни, - объяснял Николай: - Учи, вот, «К Чаадаеву»! Это классика! Это главная жизнь!
- Да оно же в два раза больше!?
- Зато в мильон раз гениальнее! Учи, я проверю! - строго наказал Николай и продекламировал: - Любви, надежды, тихой славы недолго тешил нас обман. Исчезли юные забавы как сон, как утренний туман… Тут, понимаешь, сплошь главная правда! Те гады хотят, чтобы мы и Пушкина забыли!
Дочка ушла учить, а он закурил, взял бумагу и беспощадной рукой написал: «Подлый стишок».
«Газета «Совет», стихотворение. Вот оно полностью: (вставить стихотворение мелким шрифтом)… Свело скулы от трагизма бытия, и мы перечитали его. Наша душа обмерла, переполнилась ясностью и стыдом. Издевательские чёртики пляшут здесь на крови во всю свою бесовскую прыть. Других слов нет. Потому что нет другой правды.
Современная технология чёртиков достаточно проста и отточена до совершенства. Запуск этих чёртиков - разве является уголовным преступлением? Стихотворение - факт. Но факт и то, что рука умельца черканёт таковой стишок на заказ за пятнадцать минут. Но искренность - вот жемчужинка, - она не рождается на заказ. Литературное исследование: как это дитя женского полу с искренностью десятилетней отличницы аккурат подгадала с рифмами и слезами.
Сквозь призму слов, составленных столбиком или еще как-то, внимательно взирает на нас лощёный и сострадательный бес. Он - бес, и не может иначе; его судьба - бесовство, его оружие - чёртики искушения, его роль - испытание. И даже он переполнен сожалением о блудящей душе. Его сожаление мимолётно, скоро оно становится подобием научного интереса к мелкой живности, запущенной в лабиринт без выхода. Зверёк, допустим, крыска, проявляет чудеса изобретательности, но выхода всё равно нет. Научный интерес заканчивается смертельным смешком презрения.
В любом искусстве есть сверхзадача, даже в самой неумелой, неосознанной попытке искусства. Сверхзадача - непроизвольное свойство искренности возвышать или принижать то, о чём речь. Наши искренность и ум - главные приманки и крючки для чёртиков подлости, - эти качества не судят - и всё шито-крыто.
Этих чёртиков следует накалывать на шпильки и высушивать для всемирно-исторической коллекции. А стих почему-то подписан женским именем и почему-то указан возраст - 17 лет.
Погибла подводная лодка, элемент щита нашей Родины. Девушка представила пареньков, почти ровесников, погибших без воздуха при полном осознании смерти. Естественно, ее обуяли чувства, очень понятные нам. Девушка выплескивает их на бумагу зарифмованными столбиками. Это нам тоже понятно. Но зачем она несёт это в газету? Между тем у СМИ задание - разлить море слез. Стих на тему и в струю, и редактор - тиск его на первой странице.
А стишок-то дрянь. До безобразия неумел и оскорбительно соплив. Бродский, например, делал сказочно умелые стихи, эдакая виртуозность со сверхзадачей обгадить жизнь великого государства  и жизнь великого советского народа. Поэзия обгаживания - это не только полёт души, но уже и политика. Поэзия слёз и ужаса - тоже.
Люди, желающие стать богаче благодаря присвоению богатств России, не спеша, с расстановочкой, дабы обойтись без ядерных эксцессов, готовят её к расчленению, как ранее готовили Советский Союз и Югославию. Речь не идёт о законе, о правде и мире, о жизнях и страданиях людей. Цель - сверхденьги, - и в неё вкладываются огромные деньги. Всё, что против этой цели, должно исчезнуть, в том числе и любая воля к сопротивлению. Мелкие всякие разновидности борьбы так и останутся местным развлечением.
Зачем излияние слабой души в момент придавленности общим трагизмом бытия? Чтобы демонстрировать и культивировать отсутствие воли к сопротивлению. Девочкой попользовались в интеллектуальном смысле. Напиши она слово более яркое и смелое, более правдивое и ёмкое, - хрен ей, а не публикация.
Это и есть подлость беса. Кто и когда составит перечень преступлений против нас, простых людей России? Кстати, почему этот маленький стишок такой не наш? Его автор бздит всего настоящего и честного, иначе и не скажешь. Вот Пушкин: «Пока свободою горим, пока сердца для чести живы, мой друг, Отчизне посвятим души прекрасные порывы!» А вот Лермонтов: «И вы не смоете всей вашей подлой кровью поэта праведную кровь!» Наша девушка могла бы написать, допустим, я нарожаю десять сынов и воспитаю их героями и победителями! Да, не напечатают, но речь не о газетке для туалета, а речь идет о самой главной и высокой правде. 
Такую правду народ слышит душой. Ему претят стенания и оправдания, ему противны как зашуганые сопли, так и продажно-дебильный юмор зубастиков. На все вопросы народ ждёт ответа. Пока ждёт. Когда потребует - вмиг все нынешние олигархи, кумиры и элитприслуга превратятся в исторических обосратиков типа Горби…»
На кухню пришла дочка похвалиться, как она выучила.
- Ого тут накурено! Пусть дым проветрится, пойдём ко мне!
Дочечка прочитала стих как всякая отличница. Однако запнулась и завязла на словах «Отчизны внемлет упованье», - «Тут я не понимаю ни словечка! Хоть убей!»
- Да чего же тут не понимать!? Отчизна - это страна отцов и дедов. Уповать - это надеяться и верить; значит, «Упованье Отчизны» - это устремление к самой прекрасной судьбе родной страны. «Внемлет» - от слова «внимание», то есть, внимательно обдумывает, старается понять главное, что нужно Родине в настоящий момент!
Дочечка повторила стих без запинок, ударение на каждый слог. После «Звезда пленительного счастья» получилось:«Россия-вспрянет-ото-сна. И на-обломках-само-властья-напишут-наши-име-на».
- Ну, самовластье - это власть царя, - бормотал Думалкин, одеваясь: - Сейчас телевизор властвует своей жвачкой. Ага! И на обломках  теле-власти напишут наши имена!
- Я завтра на пятёрку этот стих расскажу! - заявила дочечка и ушла гулять. А Думалкин отправился в редакцию.
«Подлые стишки печатаешь!» - гневно заявил он с порога редакторского кабинета. Погорелов плаксиво отмахивался: «Отвянь, пожалуйста! Ко мне и без тебя по три сумасшедших в день приходит: во-первых, революционеры свергать власть, а другая половина - с архивыгодными идеями!» Он профессионально пробежал взглядом предложенный текст, хмыкал, почесывался, но согласился: да, стих слабоват, но, понимаешь, скорбная дата, а тут есть и скорбь, и искренность, чистая душа, никакой коммерции…
- Обуржуазился ты совсем, стал подстилкой администрации! Господинчик «Чего-с изволите-с» - вот ты кто! - обличал Думалкин.
- А ты вообще лавочник мелкобуржуйский, цены ломишь, с народа дерёшь! Следующий раз тащи-ка мне очёчки на плюс полтора. В общем, ни на дух не нужны рассуждения на общие темы и перепев телевизора. Только полезная! Наша! Местная! Ин-фор-ма-ци-я!
- Сначала денюжки, потом очёчечки. А ложь и гнусь - это не информация! СМИ сплошь обман и мерзость! Все сранки наизнанку! Пудрят народу мозги без стыда! Эти мастера информационного дерьма сами и есть дерьмо. И вся их жизнь - дерьмо!  
- Издержки свободы слова, - вздохнул Погорелов, глядя в окно: - Эх, мама, вон, опять жгут листья - дурдом! Моя первая публикация в областной газете - я подробно вдалбливал: жечь листья и сухую траву категорически нельзя. Опасность пожара - раз! Огромный вред для здоровья - отравление угаром и прочее - два! Гибель насекомых и червей, а также всяких мелких ящериц, лягушек, жаб и даже птиц - три! Про микроорганизмы молчу. А материальный ущерб? - ведь превращаются в дым тонны прекрасного органического удобрения! Я писал об этом тыщу раз - а воз и ныне там! Всё те же дворничихи в халатах, всё та же дикая пацанва - жги не хочу!
- Ну сейчас ты мне еще пропоёшь, как ты написал курсовую по политэкономии про свободу для формулы «деньги-товар-деньги» в сфере потребительского рынка, то есть, ускорение оборота  могло бы в кратчайший срок обогатить всех наших советских трудящихся без прироста денежной массы… Как тебя за неё посадили по политической статье - слыхали-слыхали.
- Всё, сгинь. Да, к нам же завтра Гайдар приезжает - во  дворце культуры будет встреча - вот пригласительный.
- Отработанный политический материал, пытался гореть, но только надымил и навонял, жирный кал новейшей эпохи. Нет на него пока новой организации типа «Народной воли»!
«Ну, во-первых, дыма без огня не бывает, - осаживал ядовитого автора  редактор Погорелов: - Никогда мир не разделится на тех, кто живёт только ради денег, и тех, кто живёт только ради счастья. Деньги, может, и не дают счастья, зато дают свободу! Всяк желает всего и сразу. Есть два сорта людей: те, кто служит судьбе осознанно, и те, кто телепается по жизни без воли и руля. Меня поражают социальные дебилы, которые голосуют против всех! Неужели не понятно, что таким образом они голосуют за победителя?!»
Дуамалкин осёкся. Ему стало скучно до полной тоски. Здесь уже вылезал наружу их вечный философско-политический спор-рассуждение: какая польза человеку в том, что сама диалектика всегда в диалектическом развитии? Можно ли создать единую всемировую иерархию иерархий? Да так, чтобы люди именно из неё исходили в своих практических действиях… Как раз в этот самый миг глубочайшая мысль осенила Думалкина:
- Я понял! Мы все должны творить новый дым! По-настоящему новый! Грош нам цена, если от нас останется только новое дерьмо!
Он долго не мог заснуть в этот день. Крутилась в голове строка «И дым отечества нам сладок и приятен». Знал он её всегда, но только-только по-настоящему постиг. С тревожным воодушевлением он ощущал себя  верховным пророком в этот миг. И он знал: будут и новое беспощадное презрение, и новая «Народная воля». Будут новые революции и победы. Будут новые страдания и новые упования. Новый коммунизм - он неизбежен тоже. Смерть буржуям! Мир народам! Новую свободу и новое счастье людям!