8.5. Постмодернизм как оружие империализма и апофеоз либерализма

Давно отгремели буржуазные революции, канул в Лету либерализм Локка и Вольтера, Юма и Канта, Монтескье и Франклина, Джефферсона и Адама Смита. Одновременно со вступлением империализма в психозойскую эру либерализм обрёл постмодернистское обличие. Классический либерализм, в борьбе с церковью, клерикальными кругами, «вековыми устоями», сословными привилегиями, обращается к рассудку, «рацио», способности человека к анализу, обобщению, рефлексии. Постмодернистский либерализм вслед за традицией и религией выкидывает на «свалку истории», списывает в тираж саму науку, разум и даже элементарный здравый смысл.

Атеисты заклеймили религию как «опиум для народа». Новейшее время – новейшие песни. В 50–60-е гг. прошлого века был опробован синтетический наркотик, по сравнению с которым опиум безобидная детская шалость, – постмодернизм. Рецепт этого адского зелья известен человечеству давно. Кредо постмодернизма вполне отчётливо и полно было сформулировано ещё современниками Сократа – философами-софистами в V веке до нашей эры. Горгий и Протагор, обслуживая интересы сильных мира сего (состоятельной и знатной верхушки афинского полиса), искусно манипулировали плебсом, травя авторитеты низменными инстинктами, противопоставляя мудрости мнения невежд, противопоставляя Знанию мнение. «Один человек – один голос». Голос профана равен голосу знатока, голос негодяя – голосу праведника. На знамени постмодернизма написано: да здравствует великая относительность, долой стыд, долой абсолюты. Релятивизм против онтологичности.  Да здравствует горизонталь, долой вертикали!  «Добро и зло, всё стало тенью». «Пушкин не выше, чем сапоги всмятку». «И летает голова то вверх, то вниз…»  (И не поймёшь, где лезгинка, где твист.)

Философы считают, что постмодернизм представляет собой разновидность субъективного идеализма. Единственной реальностью, субстанцией, тем, что существует на самом деле, постмодернисты, наступая на пятки экзистенциалистам,  объявляют «поток сознания». «Маленький человек». Экран его сознания и подсознания. «На экране окна, сказка с несчастливым концом. Странная сказка, похожа на сон». «Сон разума рождает чудовищ». «Есть только жажда твоя». Кроме человека ничего нет, а человек – ничто, «заброшенное», неприкаянное, обречённое существо. А раз надежда не брезжит впереди, «живи – играй», «живи настоящим». «Беспочвенность». Всё бессмысленно, и коль так, не всё ли равно, пропадай всё пропадом. Какое мне дело до мировых проблем, коль из меня завтра лопух вырастет. «Свободный  полёт». Никому я ничего не должен. Ни от кого я не завишу. Меня никто не жалеет, и я никого. «Умри ты сегодня, а я завтра». Раз нет спасения, то и греха тоже нет. Позволено всё. Перед смертью не надышишься, так хоть покуражиться вволю. Мораль для слабых. Направо пойдёшь – в ницшеанство попадёшь. Налево – в буддизм, непротивление. Прямо – в анархизм. Куда ни кинь, всюду клин. Скука. Постмодернизм – апофеоз либерализма, свобода загибаться в кромешной тьме.

Почему же именно в наши предвечерние дни сорняк постмодернизма расцвёл махровым цветом, почти вытеснил иные культурные растения? Постмодернизм распоясался так безудержно, опоясал собой шар земной потому, что инспирируется и поддерживается империализмом, да не простым, не ленинским, а психозойской эры. А самые мощные фабрики империализма психозойской эры – фабрики грёз.

В 20–30-х гг. прошлого века СССР реализовывал грандиозный проект «перековки», «переплавки» человека ветхого в человека нового, коммунистического. Советская психология, устами Л.С. Выготского, заявила о культурно-исторической и знаковой опосредствованности высших психических функций, всей человеческой психики. Человеческое сознание оказалось чрезвычайно пластичным. Через проектирование знаковой среды (слова и их значения; символы и мифы; визуальные образы; музыка; бесконечно повторяющиеся лозунги; идиомы; образцы рекламы; социологическая пропаганда и т.д.) проектируется человеческое сознание, система мотиваций, интересов, ценностей.  Между человеком и объективной реальностью «вклинивается» социальная линза знаков и образов, возникает «кривое зеркало», маячат  «идолы» (Ф. Бэкон).  То, что замышлялось в СССР в довоенное время, блестяще было реализовано на Западе в послевоенные годы. «Клин клином вышибают».  Империализм научился делать такие линзы, что срастаются с глазами («не верь глазам своим»), такие зеркала, что в них хочется смотреть вновь и вновь. Империализм переплавил, перековал человека нового в человека ветхого, захватив знаковые системы невиданной мощности – кино, радио, телевидение, Интернет. Ни один из тиранов прошлого не обладал столь внушительным арсеналом подавления и манипуляции. От «заградительного огня знаков», от знаковой радиации «не спрятаться, не скрыться». Люди добрые, «скажите, что творится»?

Постмодернизм психозойской эры научился фабриковать тотальную виртуальную реальность, более притягательную, удобную, «комфортную» для человека, чем то, что происходит взаправду, на самом деле. Вожди империализма, как пишет С.Е. Кургинян, внимательно прочитали, скрупулезно изучили К. Маркса, с горечью констатировали – Маркс прав, империализм изжил себя. И тогда флибустьеры империализма вознамерились «взять и отменить»  сам объективный мир, точнее, скрыть его за ширмой «виртуала». Противоречие между «быть» и «иметь» разрешилось в пользу «казаться». Невиданное по своим масштабам «общество спектакля» (куда там потёмкинским деревням), общество эрзацев, общество, где всё как бы понарошку, стирает границы между объективным и субъективным, между сном и бодрствованием, заставляет человека бежать, куда ему укажут, по-троцкистски полагая, что «движение всё, цель ничто».

Американские лингвисты выбирали слово «truthness» («правдоподобие») символом 2005 года, а у  нас на «Эхо Москвы» выбрали «как бы». Человек отчуждается от собственного сознания, от собственных воли, «самости», судьбы!  Сколько их вокруг, людей, «как бы» живущих. Людей, с широко закрытыми глазами,  окунувшихся в свистопляску ирреальных образов. Сколько их, нырнувших и не выныривающих даже для того, чтобы подышать. Соловей, «славный птах», замолк. Роза в саду завяла. У каждого свой, привычный, искусственный соловей, своя любимая целлулоидная роза. Сияющий в гармонии, красоте и тайне чудесный мир променяли мы на мирки, ненастоящие, плоские, навязанные кукловодами. Прилавки постиндустриального империализма завалены «культурно-информационными, знаковыми мирками». «Разделяй и властвуй». Можно ли разделить круче?